Моя девушка говорит мне: "Кашин, почему ты не сделаешь пластическую операцию? Тебе разве не надоело, что все на тебя таращатся, как на героя мультфильма?" Но с другим лицом я просто не смогу зарабатывать себе на жизнь. Я от него завишу. И в конце концов мое лицо - это мое лицо. Так что ничего я с ним делать не собираюсь, хотя и понимаю, что объективно воспринимать жизнь с моим лицом мне порой трудно.

Когда я вернулся домой из Америки, мне показалось, что люди в России стали гораздо приветливей. Незнакомые улыбаются мне при встрече. "Да брось ты, просто они тебя узнают", - объяснили мне друзья.

Когда-то я был в Питере уличным музыкантом, играл на саксофоне в подземном переходе на Невском. Мы были, наверное, первой профессиональной командой, которая зарабатывала на улице большие деньги. Все четверо приехали из Казахстана: сначала я, а за мной и мои земляки. Дима Капатилов (Капа) и Виктор Бондарюк работают теперь в группе "Русский размер", а четвертым был немец Александр Кнаур, уехавший потом в Германию. Играли мы одЕсские песни. Именно одЕсские, а не одЭсские, в чем знал толк Витя Бондарюк. Когда же мы, как уличные гастролеры, добрались до самой Одессы, у Вити вдруг прорезался петербургский акцент.
Там его принимали за питерца, здесь за одессита, и никому не приходило в голову, что родом он из Кустаная.

В моей музыкальной жизни все началось с баяна. Мне кажется, этот инструмент со своей хриплостью, с минорными ладами и расстроенными голосами очень отражает суть русского человека. Вечно там западают какие-то кнопки, что-то надо подклеивать, залепливать скотчем. Но когда его берет в руки настоящий мастер, в баяне словно открывается нутро маленького органа. Я помню, как в нашем доме появился этот "Красный партизан". Так называлась баянная фабрика, заполонившая своей продукцией весь Советский Союз. Отец вместе с моим педагогом Виктором Нюхаловым пошел в магазин, чтобы выбрать инструмент получше. Поскольку там стоял лишь один баян, они, естественно, выбрали его. Баян оказался плохой, да и я был еще тот баянист. Но на танцах играл. Лет в 15 я сочинил первую песню. "Тополиный пух" называлась. Когда я спел ее "для своих", мне посоветовали: "Знаешь, Паша, лучше не надо..." Все тогда сходили с ума от группы "Зодиак", а я пел своим голосом.

Зато в армии я сразу стал первым "соловьем". В нашем экспериментальном строительном полку под Ижевском из всего личного состава было лишь пять ребят без судимости. Остальные знали только блатные песни. А поскольку на концертах исполнять тюремный репертуар запрещалось, то выпускали меня. Мое творчество неизменно вызывало бурные продолжительные аплодисменты, потому что замполит приказал им громко хлопать после каждой песни. Для бывших зеков это было все же приятней, чем таскать кирпичи на морозе. С моей боязнью высоты мне пришлось тогда работать на верхотуре. И тогда я понял: чего боишься в этом мире, по тому предмету тебе и достаются уроки. К счастью для меня, нашелся в части один толковый сержант, который занялся моим образованием, после чего мне уже не захотелось возвращаться в Кустанай, а потянуло в Питер.

Заработков от уличных концертов хватило для того, чтобы записать на студии мой первый альбом. Он вышел на виниловой пластинке под названием "Гномики". Я сам играл там на всех инструментах, кроме барабана.

Тогда, в самом начале 90-х, еще не было никакого шоу-бизнеса, и свой первый клип "Город" на сюжет "Принца и нищего" я выпустил за вполне сносные деньги. Ну а уж когда его показали по телевидению, то на Невском проспекте меня сразу стали узнавать. Так и пошла моя жизнь - концерты, записи, видеоклипы, записи, концерты...

Как-то встретились мы в одном клубе с Олегом Гаркушей. Я пил пиво, он чай. И я посетовал ему на однообразное благополучие жизни. "А ты поезжай в Америку, - предложил он, - там все другое".
Как ни странно, звезды надо мной вскоре расположились так, что я действительно попал в Америку. Один год жил в Чикаго, второй - в ЛосАнджелесе. И получил там то образование, которого мне не хватало. Издали кажется, что музыканты за океаном - самые богатые люди. Но при ближайшем рассмотрении выяснилось, что в целом это далеко не так. В Америке даже есть шутка: каждый порядочный мужчина должен сразу признаться женщине, что он - музыкант.

Юмор американцев кажется мне банальным, и все там сосредоточено вокруг алкоголя и секса. Но лос-анджелесцы и нью-йоркцы отличаются хорошими шутками. Из музыкальных запомнилась одна, наподобие нашего армянского радио. Как называют барабанщика, который расстался со своей любимой? Ответ: бездомный. Правда, эту шутку могут понять только те, кто был когда-либо знаком с барабанщиками. Они в любой стране - люди не от мира сего. Как-то раз барабанщик Витя Болотов, с которым я раньше работал, пожаловался, что в его машине что-то гремит. Выходя с репетиции, мы увидели, что из бензобака его машины торчит пистолет от бензоколонки.

Целый год учился я в Америке общаться с людьми, начиная с того, что они называют "маленьким разговором". "Здравствуйте! Как поживаете?" - "Замечательно". - "Такая прекрасная погода сегодня, не правда ли?.." - "Да, вчера была гораздо хуже". А дальше уж как пойдет. Наши грустные лица и нежелание отвечать на вопрос "как поживаете?" сильно отталкивает американцев. И вообще русские, как я понял, - очень замкнутая нация. Они и в Америке живут по-русски, ухитряясь устраивать очереди в магазинах, и клянут эту страну последними словами. Когда они спрашивали у меня, как там, в России, я видел по выражению их лиц, что они хотели бы услышать что-то не очень хорошее - это прибавило бы им уверенности, что они уехали не зря. Я отвечал им: "Да все нормально, только медленно".

Мы для той страны - удивительная нация. Один мой приятель, американец, рассказывал мне, что семь лет назад, собираясь впервые приехать в Россию, он усиленно изучал наш язык. Он знал, что надо, спускаясь по трапу, сказать "Добрый день!" Но когда он вышел из самолета, ему сказали: "День добрый". И он понял, что Россия - такая страна, где можно переставлять слова. У нас грамматика очень свободная и, как открыл тот американец, это сильно отражает дух русского человека, у которого нет в жизни раз и навсегда заведенного порядка.

Я понимаю, что мы живем в удивительное время. Но почему-то раньше я страдал от этой удивительности. Мне казалось, что-то в этом мире не так. Очень долго я думал над этим, и в конце концов понял, что все в мире устроено правильно. И кто-то тебя в этой жизни словно ведет через все.

В детстве я ненавидел "Маленького принца", потому что прочитал его из-под палки. А когда взрослым возвратился к этой книге, то с удовольствием прочитал ее по-русски, по-французски, по-английски. И на всех языках она оказалась хороша. Я даже песню сочинил для фильма "Маленький принц", который не был снят из-за очередного финансового кризиса. Наверное, во многих из нас есть что-то от Маленького принца. И перелетаем мы в этом мире с одной планеты на другую. Кустанай... Ижевск... Петербург... Одесса... Чикаго... И ищем тех, кому мы интересны со своим лицом и со своим голосом.

Автограф взял
Олег СЕРДОБОЛЬСКИЙ

" Санкт-Петербургские ведомости", №53 - 2000