Павел Кашин. Эпизод 2

Десять лет назад песни Павла Кашина звучали повсюду. Узнаваемый голос, странные стихи, запоминающиеся мелодии, внешность – что-то среднее между Есениным и Блоком. Вот она популярность, лови ее! Но когда на его концерты билеты стали раскупать за месяц вперед, он взял и уехал в Америку, не заботясь о том, что публика его забудет. А недавно так же неожиданно вернулся в Россию и даже перебрался из Питера в Москву.

– Павел, наконец-то вы дали первый концерт в Театре Станиславского. Довольны началом?

– В общем, да. Я стараюсь не огорчать себя и всегда скорее доволен результатом, чем недоволен. Сейчас планирую вплотную заняться съемкой и запуском клипов на две свои новые песни. Концерты пока будут закрытые, на маленьких площадках.

– А к чему такая скромность?

– Гигантомания мне никогда не была свойственна. Конечно, Кремль – это звучит гордо, но я не вижу в нем как в концертном зале никаких преимуществ. И сам, кстати, больше люблю ходить на камерные концерты. На больших площадках появляется «ощущение вокзала». На мой взгляд, лучше чаще давать концерты в маленьких залах, чем раз в год в большом. Пока у меня достаточно энергии, чтобы много работать. Когда-то я играл в «России» и в «Октябрьском», но не считаю это достижением.

– По сути вы заново начинаете карьеру. Решили войти в одну и ту же реку дважды?

– У меня нет ощущения, что я вхожу в ту же реку. Просто наступил момент, когда вновь стало интересно работать. О прошлом и настоящем мне всегда проще говорить, чем о будущем. Мы с моим продюсером Ирой Миклошич вообще не строим планов. Я могу петь, даже если меня слушают двое друзей на кухне. Ира это понимает и не заставляет меня что-то делать насильно. Раньше надо мной стояли разные люди и подгоняли, но ничего хорошего из такой гонки не получилось.

– Как же так? Если работать только тогда, когда хочется, можно и с голоду умереть.

– Я умею зарабатывать не только музыкой. Если бы не стал музыкантом, был бы, наверное, неплохим переводчиком. Или бизнесменом. У меня, между прочим, на Невском есть пара магазинчиков. Половина моего мозга работает в коммерческом русле. И еще мне везет на людей: в моих магазинах нулевая текучесть кадров.

– Надо же! А слушаешь ваши лирические песни и кажется, что их автор абсолютно не приспособлен к реалиям жизни…

– Когда я сочиняю песни, включается другая часть мозга, менее прагматичная.

– А каким вы были в детстве?

– Я больше любил проводить время наедине с самим собой. В принципе ничего не изменилось с тех пор.

– Значит, одиночество – это благо?

– Есть два понятия: одиночество и одинокость. Их часто путают. Одиночество – очень хорошая вещь. Из тишины рождается все самое интересное и лучшее. Будды всегда призывали к самосозерцанию вдали от шума. Наша цель на земле не в том, чтобы насобирать как можно больше игрушек, а чтобы, как говориться, пройти по мосту от животного до бога.

– И скука вам не знакома?

– Даже не представляю, что это такое.

– Вы учились в самых разных учебных заведениях...

– Учился. Но окончил только одно – музыкальное училище.

– Если бы на маленьком листке бумаги пришлось написать самые важные этапы жизни, что вошло бы в список?

– Детство – самый светлый период моей жизни. Когда казалось, что весь мир дышит счастьем. У меня была очень добрая мама. Родители меня не дергали. Хотя папа – довольно строгий человек. Кормежка была единственным насилием надо мной. Меня никогда не наказывали за плохие отметки по русскому языку и музыке. У нас были очень странные учителя в школе. Детей били. Да…(задумывается). Уже когда я вернулся из армии, узнал, что директора нашей школы посадили. Представляете, какие университеты предлагала жизнь? (Смеется). Учителей ужасно раздражало, что я быстро бегал и меня невозможно было поймать. Хотя вне школы я был спокойным мальчиком, который сам себе мастерил игрушки из дерева. Я всегда был чем-то увлечен. Потом армия... Там так плохо, что понимаешь: вне ее – абсолютно все – большое счастье. И еще мое пребывание в Англии и в Америке. Это был период нахождения «на обратной стороне Луны». Я увидел жизнь под абсолютно другим углом зрения. Думаю, каждый нуждается в таком периоде, когда можно переосмыслить многие вещи. Многим не помешало бы пожить пару лет за границей.

– Вы уехали на самом пике своей популярности. Почему?

– Просто так получилось. В стране произошел дефолт, а у меня появился билет на самолет и я улетел, совершенно не представляя, когда вернусь. Оказалось, что через два года.

– Билет сам по себе в кармане оказался?

– Нет, я случайно забрел на выставку турфирм, ко мне подошли девушки и спросили: «А вы, Паша, куда бы хотели поехать?» Мы стояли около английского флага, и я сказал: «В Англию». Оказалось, что выбор был правильным. Лондон – это мой город. Недаром в английском языке родилось понятие «джентльмен», которое усвоил весь мир. Еще у нас, увы, утрачена культура беседы, а в Англии она сохранилась. Это греет душу.

– Вы работали в Англии или отдыхали?

– Смотрел на мир и ходил в школу учить язык. Удивительно, но мои пластинки хорошо продавались. За это мне платили деньги, которых всегда хватало на ужин с баночкой пива(смеется).

– За границей многие «кучкуются» с соотечественниками. А как у вас обстояли дела с общением?

– Я сдружился с ирландцами и англичанами. А уехав в Америку, в Чикаго, поступил в университет, где слушал курс английской поэзии. «Наших» я не видел, все время уходило на учебу. Через год американской жизни я начал писать сценарий фильма.

– ?!

– Да, а что тут такого? Это в России сценарий пишет один человек, максимум – двое. В Америке все по-другому. Студия имеет право брать из сценария диалоги, членить на части, дописывать – делать что угодно. Примерно из ста сценариев получается один фильм. Из десяти снятых фильмов, лишь один выйдет в широкий прокат. И лишь один из этого десятка попадет в Россию.

– Домой быстро захотелось?

– Каждую зиму меня тянет в Лос-Анджелес, а осенью – в Россию. Мне нравится Америка, там меня никто не знает, никто не обращает внимания. Хорошо это или плохо – во мне нет жажды популярности. Когда мой продюсер приехала за мной в Петербург и стала уговаривать переехать в Москву, только ее красноречие и наличие общей шкалы ценностей убедили меня сделать это. Я понял, что в Москве будет продуктивная работа.

– Как быстро вы пишете песни?

– Уже скопилось материала на три альбома. За две недели в столице написал две песни.

– Кому они в первую очередь поются?

– На 99% это самоконтроль. Еще для меня важно мнение Иры и моих питерских друзей. В Москве меня никто не знает, и это ужасно радует. Питер – маленький город, где я уже всем намозолил глаза. Мы с друзьями часами пьем чай в эфире питерских телекомпаний, меня узнают на улице, а здесь все не так.

– Ваша семья на данном этапе – это…

– Это родители и моя сестра. Пока так. Я понял, что на будущее нельзя строить никаких планов. Как сложится, так сложится. Когда я не помогаю судьбе, она принимает более правильные решения.

– Любой творческий человек мечтает о какой-то награде, хочет, чтобы его труды были признаны. А вы?

– Единственное желание – получить за свою жизнь пропуск в рай. Правда, я туда не спешу, мне и здесь хорошо. А признание… Главное, что я сам себя признаю.

– С каким рекордом вы хотели бы попасть в Книгу Гиннесса?

– О-о! Эта книга – образчик абсурда. Я не понимаю, как можно восемь часов щекотать пятки только для того, чтобы твое имя куда-то там вписали. Мой рациональный мозг не может сложить это в логическую схему и от этого страдает, вгоняя меня в депрессию.

– А песню написать за шестьдесят секунд слабо?

– Это же абсурд! У меня есть песни, которые я написал на одном дыхании, и они получились хорошими. Но я не сочинял на заказ. Это счастье, когда нет конвейера. Песня может прийти в такси. А может тогда, когда выходишь утром из ванной и начинаешь пить кофе. Бывает, что я читаю книгу, вижу какую-то фразу и понимаю: вот оно, начало. Сочинение стихов – это же медитация. От этого можно получить счастье, такое большое, вселенское.

– А взрослые слабости у вас есть?

– Вы имеете в виду деньги, алкоголь и секс? Да, я несовершенен. Во мне живут все человеческие пороки. Но грех-то не в этом. Грех в том, что люди себя презирают за пороки. Я же осознаю свое несовершенство и принимаю себя таким, какой я есть. И при этом даже счастлив.

– Какой у вас характер?

– Спокойный и рассудительный, пока дело не доходит до денег, секса и алкоголя (смеется). Мой продюсер говорит, что я каждый день совершаю экстравагантные поступки, но мне так не кажется. Я – единственный зритель того действа, которое происходит у меня в голове.

– А как могла бы выглядеть ваша эпитафия?

– «П.К. – был очень хорошим человеком!» Конечно, с точки зрения общепринятой морали, это не так. Но ведь мораль – порождение социума, а мало ли что социуму взбредет в голову? Сегодня у нас одна мораль, завтра другая, а я не люблю непостоянных вещей.

– Чей-нибудь жизненный путь вы хотели бы повторить?

– Нельзя достичь чего-то, если повторяешь чужое. У каждого должен быть свой путь.

– Неужели вы отказались бы прожить жизнь Пола Маккартни?

– Здорово, конечно, что Маккартни богат и известен. Но все-таки моя жизнь, которую я сам изобретаю, мне нравится больше.

Алла Занимонец